Блокада не уходит из души
Известно, что в развитии города Перми ленинградцы оставили значимый след. Около 380 тысяч эвакуированных жителей северной столицы нашли приют и поддержку в Перми. Среди эвакуированных в Пермь такие знаменитые люди, как балерины академического театра оперы и балета имени С.М. Кирова Галина Уланова, Татьяна Вечеслова, Наталья Дудинская, поэт и писатель Анатолий Френкель, писатели Вера Панова и Михаил Козаков, многие другие.
Но в Перми также живут ленинградцы, которые не были эвакуированы в наш город в годы войны, а приехали сюда уже после ее окончания. Среди них – и бывший «блокадник», преподаватель, заведующий кафедрой философии Пермской медицинской академии Владимир Андреевич Васильев.
Как и тысячам других ленинградцев, его семье довелось пережить блокаду в родном городе. Несмотря на то что детей эвакуировали из Ленинграда, его отец принял решение не делать этого. Во-первых, потому, что узнал адрес эвакуации – Новгородская область. Узнал, придя на сборный пункт с младшим сыном – Володей. Он попытался возмутиться: «Да вы что, соображаете, что делаете? С Псковщины уже приходят вести о том, что там ловят немецких парашютистов». А ему – ах, вы не верите в нашу победу? Дело могло кончиться плохо, но обошлось. Отец, подхватив сына, ушел с пункта – без документов. Кстати, те ребята, которых все-таки отправили в эвакуацию, вскоре вернулись, но часть из них погибла.
Когда открыли «Дорогу жизни», можно было вновь попытаться выехать из Ленинграда. Но, несмотря на то что они уже были записаны на эвакуацию, отец вновь принял решение из города не выезжать, разделить судьбу с Ленинградом. А вот сестра матери Елизавета, только что похоронившая своего умершего от голода пятилетнего сына, решила эвакуироваться. И вдруг на Ладожском озере их остановили, заставили перенести вещи в другую машину, объяснив, что будут проверять документы. Пока проверяли, машина с вещами уехала, и Лиза осталась безо всего. Каким-то образом она оказалась потом в Воркуте. А ее родственников ждали 900 дней блокады…
Семья была большая – родители, Андрей Афанасьевич и Ольга Тимофеевна, старшая сестра Зинаида, Володя, его братья Николай и Василий. Забегая вперед, скажу, что кроме двух братьев моего собеседника, пропавших без вести на фронте, остальные выжили. Выручила все та же смекалка отца, которого не взяли на фронт из-за ранений на Гражданской войне: часть денег он тратил на табак, при том что сам не курил и не пил. Небольшой запас табака, постепенно менявшийся на хлеб, сильно выручил семью в самые первые и наиболее тяжелые дни блокады. Еще Владимир Андреевич хорошо помнит, как проходившие мимо дома солдаты оставили им в обмен на табак небольшой бидончик патоки. Это стало хорошей добавкой к 125-ти граммам хлеба.
Средний брат Коля к началу блокады закончил семилетку. Получая задания от райкома комсомола, он возил газеты бойцам к линии фронта, и его немного подкармливали. Однако это случалось не всегда. Потом брат, которому исполнилось 16 с половиной лет, вступил в ряды местной противовоздушной обороны. Иногда он по нескольку дней не приходил домой. Однажды навестив его, Володя увидел, что мальчишки, которые боролись с бомбами-зажигалками, были страшно истощены.
Один мальчик обменял свою пайку хлеба на губную гармошку, а вот играть на ней уже не было от голода сил. А Коля, который был страшным книгочеем, менял свой хлеб на книги. У Владимира Андреевича, кстати, до сих пор хранится дореволюционный двухтомник Шекспира, изданный Брокгаузом и Эфроном. Который приобрел на хлеб его брат. В результате таких мен подросток довел себя до такого истощения, что уже не мог ходить - домой его везли на саночках. Есть он тоже не мог – от любой крошки хлеба открывался кровавый понос. И тогда мать отправила Володю в поликлинику. Он никогда не забудет горы трупов перед входом в нее…В помещении тоже вповалку лежали едва живые люди. К счастью, врач, пришедшая к Коле на дом, принесла ему граммов 50 риса, наказав сделать отвар из него. Взамен риса ей отдали вязанку дров, собранных на месте сгоревшего дома напротив. Рисовый отвар спас мальчика. Немного окрепнув, он стал выходить во двор, кататься на лыжах – так он готовился к уходу на фронт.
К тому времени Коля закончил военно-морскую школу на острове Вольный, освоил специальность радиста и в 1943 году он был переброшен в партизанский отряд. А вскоре пропал без вести.
Такая же судьба постигла и другого его брата – восемнадцатилетнего Василия, ушедшего на фронт в 1941 году. Куда бы ни обращался потом Владимир Андреевич, узнать о братьях он ничего не смог.
Так он остался с родителями один – старшая сестра Зина, работавшая в военкомате, жила отдельно, на другом краю города. Однажды, когда квартиру было отапливать нечем, сестра забрала его к себе. Правда, у нее тоже было и холодно, и голодно. Обнаружив однажды на улице трупик вороны, Володя пытался ее ощипать и съесть, но ничего не вышло. В избытке была только вода, и чтобы заглушить голод, мальчик беспрестанно ее пил, так что она уже выливалась из глаз. Когда Зина отводила брата обратно к родителям, их остановили моряки и попытались отобрать крошки сахара, которые она припасла для него. К счастью, ей удалось их пристыдить и спасти этот сахар для умирающего брата.
А дома, как ни странно, оказалось тепло, они как будто в рай попали после уличного холода. Отцу повезло – ему опять удалось раздобыть дровишек – остатки сгоревшего от пламени буржуйки дома. Часть дровишек удалось выменять на хлеб. Тепло и хлеб – это было самым главным для человека во время блокады. Спасением для семьи стал и большой старинный самовар, выменянный на рынке на кусочек хлеба. Его можно было растопить парой щепочек и пить целый день кипяток. Но однажды Володя, как ни пытался, не смог разжечь самовар, и к возвращению отца он был холодным. Таким рассерженным сын увидел отца впервые...
Владимир Васильев вспоминает, что на местный Андреевский рынок люди приносили выменивать на хлеб антикварные золотые вещи, картины, и на них находились покупатели. То есть даже во время блокады все находились далеко не в равных условиях: одни умирали с голоду, другие за бесценок скупали ценные вещи. Не обходилось и без обмана. Однажды, когда у отца началась цинга, Володя, решив выменять на хлеб хотя квашеной капусты для него, отправился на рынок. Но поскольку он уже практически забыл ее вкус, то домой принес…кулечек сырого торфа. Бывало, что и обычный песок подсовывали вместо муки или сахара.
Не секрет и то, что в Ленинграде были случаи людоедства. Однажды, когда Володя Васильев бродил по своей улице, он наткнулся на какой-то пакет и пнул его ногой. И вдруг из него вывалились… человеческие руки и ступни. Все остальное, видимо, было кем-то съедено. Строго-настрого запрещали мальчику гулять и по Малому проспекту – говорили, там тоже происходят какие-то страшные вещи.
Да, люди в этих условиях вели себя по-разному, и об этом много написано. Кто-то жертвовал собой ради жизни детей, кто-то думал только о себе. Вот и их соседка Устя заморила голодом своих детей: четырехлетнего Вовку, которого все почему-то называли «Челюскиным» и которого любил весь двор, и его сестренку Машу. Выменяв вещи, которые подбрасывал ей муж-военный, на хлеб, она тут же запихивала его себе в рот. Говорят, после войны эта баба рвала на себе волосы, убивалась по умершим ребятишкам. А ведь они могли бы спастись… Не бедствовали также управдом и дворничиха, которые распоряжались имуществом умерших соседей.
А в семье Васильевых хлеб взвешивался вначале на домашних весах, а потом делился поровну на всех. Именно Володиной обязанностью было ходить и выкупать хлеб по карточкам, занимая очередь в два часа ночи. Десятилетнему мальчику было холодно и страшно, и невозможно было привыкнуть к лежащим на его пути мертвым людям. Практически всегда они были раздеты: родственники надеялись выменять на одежду хоть какие-то крохи хлеба, поэтому выносили умерших на улицу абсолютно нагими. Однажды подросток с ужасом увидел стоящую в витрине ларька невероятно красивую женщину с длинной косой - мертвую, без одежды. Она до сих пор стоит у Васильева перед глазами…
Иногда от соседки, работавшей на фабрике по ремонту военного обмундирования, перепадали крашеные сыромятные ремни, но какой же вкуснятиной казался студень из них! Потом Володя вспомнил, что еще в начале блокады во дворе пуговичной фабрики, где работала его мама, кто-то вывалил капусту. Каким счастьем было найти под снегом парочку капустных листьев и сварить из них щи!
Иногда матери выдавали на работе казеин – какой волшебный сыр варили они из него! В эти голодные полуобморочные дни не обходилось и без мистики. Ушедшая однажды на дежурство Ольга Тимофеевна задремала на работе. И вдруг ей приснился сон: будто бы в окошко стучится сын Коля и кричит ей со всей мочи – вставай-вставай! Она и проснулась. А секунду спустя появилось начальство. Если б застали спящей – прощай, работа, а следовательно, и рабочая карточка, 250 граммов хлеба.
Владимир Васильев не забудет, как однажды, это был 1943 год, во дворце пионеров им выдали по полтора килограмма сухофруктов. Оказалось, что это подарок…от жены Черчилля. Когда в 60-е годы в Перми побывала английская делегация, Владимир Андреевич попросил передать госпоже Черчилль огромный привет от ленинградского мальчишки.
Чтобы спасти семью от цинги, отец отправился за хвойными ветками в район Лесотехнической академии. Не было его долго, а тут начался артиллерийский обстрел – все страшно беспокоились. Пришел он уже поздно ночью, заиндевевший, но с сосновыми ветками. Летом хвойный отвар начали продавать в магазинах, в которых развешивали лозунги «Пейте хвойные напитки с витамином С в избытке».
А весной 1942 года тех ребят, оставшихся в живых, начали вывозить в сельскохозяйственные районы на работу. Среди них был и Володя Васильев. Работали на кухне, чистили картошку, готовили обеды для студентов института Лесгафта, а также для непонятно откуда взявшихся поляков. С едой стало чуть полегче. Потом пошли грибы. Особенно много было подосиновиков и маслят – они росли в вырытых окопах. Время от времени он, насобирав их и отварив, мальчик отправлял их в котелке родителям в Ленинград. Это было такой радостью для них! Жаль, не знали, что можно собирать и росшие здесь во множестве шампиньоны, считали их поганками. А их куратор, историчка Елизавета Алексеевна, ничего им про эти грибы не сказала, сама собирала с сыном. Через тонкую перегородку были хорошо слышны их споры – переживали, как бы кто-то больше другого не съел. Эту женщину и после войны назвали «Поганкой».
В апреле в Ленинграде пошел трамвай, и это тоже было чудом! Правда, Владимир Андреевич до сих пор недоумевает, как это произошло, ведь блокада еще не была прорвана. Откуда взялось электричество? И где оно было раньше? Вернее, электричество было, но только для Кировского завода, для Смольного. В домах же не было ни света, ни канализации. В доме Васильевых вода, кстати, была. Благодаря немецкому снаряду, пробившему водопровод. Всю зиму их семья брала воду из этого фонтана. А до этого приходилось топить черный от сажи и копоти снег. Иногда Володя, когда жил у Зины, возил воду на саночках, набирая ее в райсовете – там вода была. Довезти удавалось не всегда, и тогда снова топили ужасный снег.
В 43-м объявили сбор на работу в Пискаревском совхозе: полоть землянику, убирать сено, свеклу лук, огурцы и другие овощи.
Картошку они ели прямо на поле, чуть обтерев от земли, сырую, несмотря на мучившие потом боли в животе. Удавалось немного и домой принести, хотя перед уходом с поля их обыскивали.
Однажды их воспитательница Мира Борисовна выхлопотала для детей по три литра пива для их родителей: его тогда только-только начали выпускать. Хоть и наказала им – дети, не пейте, да разве удержишься? Выпили-то все ребята, но один только Вова Васильев смог пройти по одной половице, не пошатываясь, и был отпущен домой, смог побаловать пивом родителей.
А осенью 1943-го Володя Васильев за хорошую работу в совхозе был награжден медалью «За оборону Ленинграда».
Свыше тридцати наград имеет Владимир Андреевич Васильев, но самая дорогая для него – медаль «За оборону Ленинграда», которой его наградили в 13 лет!
Как известно, в 2001 году указом Путина те, кто имеет эту медаль, были приравнены к участникам Великой Отечественной войны.
Его вообще можно назвать «везунчиком». Скольких его сверстников убило на его глазах во время бомбежек! Он не забудет, как однажды вместе со своим товарищем Игорьком они ехали на выходные к родителям, правда, оказались в разных вагонах трамвая. Начался артобстрел, и тут кто-то закричал, что мальчика убило осколком снаряда. Потом оказалось, что это был его товарищ.
Он помнит, как возвращался однажды из магазина, и каждый его шаг был отмечен падающим осколком. Только остановится – перед ним падает осколок, второй шаг – снова осколок, уже сзади ему: как будто кто-то шептал, где нужно остановиться в следующий момент. Так он жив и невредим добрался до дома. Как-то открыли детскую столовую - они сдавали туда карточки, и раз в день их кормили. Однажды объявили бомбежку, но она не состоялась. Можно было отправляться в столовую, но захотелось заглянуть к приятелю. А того дома не оказалось, и он пошел в столовую. Вдруг каким-то краешком глаза Володя увидел высоко в небе сверкающий в лучах солнца самолет, а уже минуту спустя здание столовой сложилось, словно карточный домик, и все, кто там находился, погибли. Судьба и на этот раз спасла нашего героя, словно он был заговоренный.
После войны еле живая от голода Ольга Тимофеевна с сыном решила ехать в Воркуту на розыски своей сестры Елизаветы. Тем более что, по слухам, там было чуть посытнее, чем в Ленинграде. (Отец к тому времени уехал на заработки в Казахстан). Собрав скудные вещички, включая патефон, купив побольше вазелина, как советовала знакомая женщина, они двинулись на Север, где после голодного Ленинграда увидели просто изобилие продуктов, особенно рыбы. Они ели-ели ее и никак не могли наесться.
Когда к восьмому классу Вова Васильев вернулся в Ленинград и учительница географии попросила рассказать об этих краях, он первым делом припомнил эту рыбу. А потом вдруг ляпнул: «В годы войны на севере под каждой шпалой лежал заключенный». Класс замолчал - шел еще 1947-й год. К счастью, обошлось, никто не донес на него.
После школы Владимир Васильев закончил Ленинградский государственный университет, факультет философии, после окончания аспирантуры работал на кафедре. Однако в 1957 году по семейным обстоятельствам переехал в Пермь, да так здесь и остался. Это было время, когда в пермских вузах только начали организовывать кафедры философии. Молодой ученый внес в их формирование большой вклад, обогатил новыми идеями область естествознания. Он первым из пермских ученых дал правильную оценку роли ДНК как носителя наследственности, о которой писали в своих работах Вейсман и Морган. Обладая глубокими философскими знаниями, Владимир Васильев умело увязывал проблемы естествознания с проблемами медицинского института. В течение тридцати профессор Васильев возглавлял кафедру философии в Пермском медицинском институте. Им опубликовано более сорока научных работ.
Ну а потом 90-е годы, отрицание марксистко-ленинской философии, какие-то «подводные течения» в институте. Владимир Андреевич признается:
- Я сдуру написал заявление об уходе, хотя мне едва исполнилось 65 лет. Но дома не сидел: работал в гуманитарном институте, в сельскохозяйственной академии, в частных вузах. Потом начал писать картины – кстати, одну из них особенно хвалил Илья Глазунов, однажды побывавший у меня в гостях. Советовал продолжать это занятие. Часть моих работ посвящена блокаде, которая всю жизнь меня не отпускает.
Владимир Андреевич Васильев также принимает участие в международных конференциях Уральского гуманитарного института «Славянский мир», пишет мемуары,
Пермь стала вторым родным городом для нашего героя, хотя он всегда мечтал вернуться в Ленинград, где мальчишкой перенес такие страшные испытания. Но они и закалили его, сделали мужественнее, заставили сильнее любить жизнь. Жизнь, доставшуюся ему такой дорогой ценой...
Благодарим ИРИНУ ГИЛЁВУ за этот интересный рассказ
Фото: Из сети интернет
