ТАКОЕ ВЗРОСЛОЕ ДЕТСТВО

ТАКОЕ ВЗРОСЛОЕ ДЕТСТВО
Это уже повзрослев, узнал, что два золотых кольца мама берегла, чтобы обрядить меня в школу. А тогда только сказала, - Ничего, сынок, - посидела у раскрытого чемодана, вытерла слёзы и добавила, - Справимся. Иди на улицу, погуляй. Я тебя позову.

Уже совсем свечерело. Хоть и светло – белые ночи, но дядя Паша начал собирать инструменты, он уже заканчивал шить лодку под навесом у дровеников, на что мы дворовая детвора с восхищением наблюдали по вечерам. Закончив работать, он разрешал нам собирать, пахнущие смолой стружки, на растопку печей, и я набрал охапку. А мама всё не зовёт.

Вот и наша хозяйка идёт. Она в столовой работает, поэтому приходит поздно. Мама её ещё до войны знала и, когда мы вернулись в Архангельск, в начале этого года, и устроилась на работу, попросилась к ней пожить, отдала ей за это кольцо из тех, что от бабушки с дедушкой у нас остались. Здравствуйте, тётя Зина, возьмите на растопку, - протянул ей стружку. Выбрось этот мусор, - отмахнулась она и прошла в подъезд. Ну, да, выбрось, подумал я. Печь-то не она топит. Пошёл под окно, чтобы не прослушать, как мама позовёт.

Хлопнула дверь комнаты. Мама что-то сказала. Не расслышал. Нужны мне твои кольца, - визгливо крикнула хозяйка. Потом ещё что-то мама и тётя Зина: Не нравится?! Можешь убираться со своим вы****ком!

Слова этого я не знал, но почувствовал, что оно не очень хорошее и относится ко мне. Чтобы не слушать визги нашей хозяйки, побрёл к крыльцу и сел на верхнюю ступеньку. А тут и окно захлопнули и мне совсем неслышны стали даже крики хозяйки.

В конце августа белые ночи на севере не такие звонкие и чистые, как в начале лета, сумеречно и к вечеру уже предосенняя ощутимая прохлада накатывает и я, честно, подзамёрз основательно, а меня всё не зовут в дом.

Так и не позвали. Мама сама вышла. Присела рядом на ступеньку, прижала меня к себе и шепнула: Ничего, сынок, справимся. Забрала у меня стружку, которую я так и не выбросил, и мы пошли в дом.

За оставшиеся до начала учёбы пару дней она постирала и подлатала уже вконец износившиеся куртку и брюки, нагладила белую, ненадёванную ещё, рубашку, сводила меня в парикмахерскую, и впервые настоящий парикмахер машинкой остриг меня под «ноль». А главное, из нескольких слоёв плотной коричневатой бумаги, которую принесла с работы, сшила сумку с клапаном, размером с портфель. В неё я сам уложил новенький букварь, одну тетрадку в косую линейку и одну в клеточку. А ещё новенький заточенный карандаш, ручку с пером, на котором стояли цифры 11 и звёздочка. Пёрышко мама воткнула в пробку, чтобы я не укололся, и оно не испортилось.

Дом, в котором мы жили у тёти Зины, стоял на той же улице, что и моя средняя мужская школа номер 23 и мамина работа. Поэтому, первого сентября, который выдался солнечным и тёплым, до школы мы шли с мамой вместе. У моей бумажной сумки ручки не было, поэтому я прижимал её к груди обеими руками. Подновлённые и постиранные куртка и брюки, из которых я уже подвырос, были как новые, новёхонькая глаженая белая рубаха, пошитая когда-то на вырост, сидела на мне впору, серая кепка, откуда-то принесённая мамой, венчала стриженую голову с, до неприличия, торчащими ушами. Плевать, я был счастлив – я шёл в школу.

Что такое школа, я знал ещё с тех пор, когда с нами в деревне жила моя двоюродная сестра Люська, старше меня на три года. По её тетрадкам я уже знал все буквы, цифры, умел считать. А стихотворение Бородино на слух выучил раньше её, и меня на разные праздники гордая мама ставила на табуретку, и я барабанил «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…» до самого конца, не понимая доброй половины слов, вызывая восторг и удивление немногочисленных послевоенных гостей и родственников.

Знал ещё с тех пор, что в школе меня научат многому интересному: писать в те тетрадки, которые у меня в сумке из бумаги, читать, лежащий рядом с ними, Букварь и ещё много книг, которые я даже ещё и не знаю.

Идти было недалеко. Около школы толпилась разновозрастная ребятня. Я среди них выделялся разве что своим «портфелем». У всех пацанов были настоящие. У некоторых даже кожаные с двумя блестящими замочками. Некоторые щеголяли с фронтовыми сумками через плечо, а у пары мальчишек постарше – американские из толстой коричневой кожи с таким же ремнём, медными заклёпками. Их выменивали во время войны у иностранных моряков или крали из легковых Виллисов и грузовых Бедфордов, шедших к нам по ленд-лизу. Машины, да и танки тоже были укомплектованы не только сумками, но даже обмундированием, которое, конечно, до фронтовых водителей не доходили.

Никакой торжественной линейки. Просто открыли дверь, и мы вошли, толкаясь, в школу.
Юрий Комболин
Источник: proza.ru

Комментарии (0)

ava01
жирный курсив подчеркнутый зачеркнутый цитата код ссылка картинка
Проверочный код
Публикуя комментарий, вы соглашаетесь с правилами
Использование авторского контента и фотографий портала в коммерческих целях разрешено только с письменного согласования.
Написать в редакцию

Напишите нам